Форум » Интервью » Евгений Дятлов: «Романс нельзя просто петь...» 26.09.2008 » Ответить
Евгений Дятлов: «Романс нельзя просто петь...» 26.09.2008
Marina: Евгений Дятлов: «Романс нельзя просто петь...» Санкт-Петербургские ведомости Выпуск № 181 от 26.09.2008 Светлана РУХЛЯ 28 сентября на сцене ДК им. Ленсовета с программой «Песни и танго 1930 – 1950-х годов» выступит популярный артист театра и кино Евгений Дятлов. В его послужном списке центральные роли в спектаклях по произведениям Мольера и Шекспира, Булгакова и Островского, Цветаевой и Сологуба. Благодаря теплому баритону волнующего тембра и очень личному «негромкому» прочтению песенно-романсового репертуара он стал одной из самых ярких фигур на песенной эстраде. Телезрители знают его по телесериалам и, конечно, как популярного исполнителя в шоу «Две звезды». С Евгением ДЯТЛОВЫМ встретилась наш корреспондент Светлана РУХЛЯ. – Евгений, при поступлении в театральный институт ваше пение сыграло, вероятно, не последнюю роль? – Оно сыграло первую, а скорее всего, даже единственную роль. Потому что по другим параметрам я был абсолютно беспомощен. – Многие зрители воспринимают вас как героя сериала «Улицы разбитых фонарей», который теперь еще и запел. – Пение было со мной всегда. Условно говоря, моя певческая «слава» проявилась раньше актерской. Когда я учился в институте, многие говорили: «Мы не знаем, какой Дятлов актер, но поет он здорово». – Ваша всероссийская известность началась с сериала по роману Дмитрия Вересова «Черный ворон». Сыгранный вами Алексей был музыкантом, и здесь личная «музыкальная история» опять, наверное, сыграла решающую роль? – Мой герой, если вы помните, играет на рояле, инструменте, которым я как раз не владею. Поэтому при утверждении на эту роль моя личная «музыкальная история» не сыграла никакой роли (смеется). – Исполнение романсов стало прямо-таки повальным увлечением. Большинство исполнителей «вертится» на одних и тех же произведениях. Вам не мешают чужие трактовки? – Они проходят мимо, так как на концерты исполнителей романсов я не хожу. – То есть даже какие-нибудь петые-перепетые «Отцвели уж давно хризантемы в саду» вы поете, условно говоря, так, будто они написаны только вчера? – Можно сказать и так. То, что мне приходилось слышать в детстве или юности, было до такой степени органичным и неразрывным с личностью исполнителя, что мысль о каком-то копировании просто не может прийти в голову. А то, что случается услышать сейчас, настолько меня не удовлетворяет, что я ни в коей мере не могу соотносить это с собой. Бывает вообще непонятно, зачем человек вышел и начал петь... – А вы запели романсы, чтобы привнести в них что-то свое? – Я не привнести пытаюсь, я пытаюсь убрать. Анахронизмы, штампы разные. Мне не нравится, что романс чаще всего воспринимается как некий давно сложившийся, закостеневший жанр, который требует строго классического подхода и какой-то заштампованной атрибутики. Если же посмотреть передачу «Романтика романса», то становится очевидно, что классическим вокалистам чаще всего свойственна чисто внешняя форма подачи. Они формируют образ, подчиненный оправданию каких-то технических вещей: когда надо взять дыхание, как не потерять «правильный» звук... То есть артист решает на сцене массу задач, но задачи эти не имеют никакого отношения к самому романсу, к тому озарению, которое появилось однажды у кого-то в сердце, в душе и нашло выход в форме этого текста, этой мелодии. А романс нельзя «просто петь», его надо проживать. – Как же вы научились проживать то, что поете? – Я услышал людей, которые способны к такому исполнению. Я услышал, как поет Валерий Агафонов, у которого внутри будто бы происходит взрыв, вспышка, и романс перестает существовать как некая музыкальная форма. Он становится исповедью мятущегося, мятежного, любящего, страдающего человека. Можно сказать, что именно Агафонов «привел» меня в мир романса. Совсем иначе исполняет романсы Евгения Смольянинова – ее исполнение, когда я столкнулся с ним впервые, стало для меня каким-то непостижимым откровением. Есть и третий вариант – Олег Погудин. – Давайте от вашей исполнительской деятельности перейдем к театральной. О сыгранных вами ролях сказано немало, а что вы можете сказать о несыгранных? – Этот вопрос лежит в плоскости амбиций, я же человек не амбициозный. К тому же я прекрасно знаю, что любую роль, пусть даже такую беспроигрышную, как Гамлет, можно так изуродовать, что это вообще окажется за гранью добра и зла. И мне представляется нелепым мечтать выйти на сцену в образе Гамлета в постановке какого-нибудь сумасшедшего режиссера, который изгадит душу и мне, и зрителю. И даже Шекспиру, который будет, вероятно, вертеться в гробу, как пропеллер. – Почему вы все себе именно так представляете? – Потому что это встречается сплошь и рядом. И в Молодежный театр, где я работал, и в Театр сатиры на Васильевском острове, где я работаю сейчас, такие люди с середины 1990-х стали приходить толпами. Вот приходит такой «постановщик», а ты уже с трех-четырех фраз начинаешь понимать, что он «не готов», и единственное, что у него есть, – это амбиции. Да и те складываются только на основании того, что где-нибудь, скажем, в Харькове он подсмотрел «обалденные» ходы и уверен, что здесь этого еще никто не знает, и поэтому все смело можно повторить. Он начинает читать пьесу и становится очевидно, что в литературном материале этот человек абсолютно беспомощен. Он знает только, что здесь у него будет стоять аквариум, здесь будут гореть и не сгорать занавески, а здесь – полетит пуля в замедленном темпе. Все. Ему просто нужно почувствовать свой личный кайф от запущенного им действия, а на остальное ему наплевать. Поставив же всю эту муть, он уедет по следующему адресу, а актеры будут обречены «это» играть (особенно если нечем больше забивать репертуар) как минимум лет пять. Полный финиш. – Но есть у вас своего рода кумиры среди режиссеров? Хотя бы из прошлого, ну там Таиров, Мейерхольд... – Я ведь не видел ни одного их спектакля, не слышал их на репетициях. Если же опираться на прочитанное, то, на мой взгляд, получится, как в анекдоте про Карузо, которого изобразил сосед Васька. – То есть получается, что когда лет через сто кто-то прочитает рецензии о том, как играл артист Дятлов, он не получит ни малейшего представления о вашей игре? – Ни малейшего. Вот если только сохранится видеоматериал, записанный на жесткий диск... – Видеоматериал – штука коварная. Игра Каратыгина, сохранись она в записи, скорее всего, всех бы ужаснула... – Да, пожалуй, лучше видеоматериалу и не сохраняться... – И все-таки в каком спектакле вы хотели бы сыграть? – В таком, который будет ставить режиссер, осознающий, почему именно этот материал он хочет поставить. Где будет художник-постановщик, реально влюбленный в этот спектакль и двигающийся с режиссером в «одной упряжке». И директор, готовый полностью в этот спектакль вложиться, а не видящий в нем всего лишь очередной репертуарный «костыль». И актеры, говорящие на одном и том же языке и понимающие, что такое действие в актерской профессии. Потому что это кошмар, когда актер спрашивает режиссера: «Что я здесь делаю?», а режиссер отвечает: «А я разве не объяснил? Вы переходите из пункта «А» в пункт «В»... Надеюсь, что к весне, когда закончится все, что предусмотрено «сериальными» контрактами и я вернусь к театральной работе, что-то подобное состоится. ФОТО Олега ЗОТОВА с сайта: www.eugeny-dyatlov.spb.ru
Ответов - 3
zina36: Marina пишет: Если же посмотреть передачу «Романтика романса», то становится очевидно, что классическим вокалистам чаще всего свойственна чисто внешняя форма подачи. Они формируют образ, подчиненный оправданию каких-то технических вещей: когда надо взять дыхание, как не потерять «правильный» звук... То есть артист решает на сцене ма Разделяю точку зрения Евгения, если рассматривать эту передачу. В ней, как правило, участвуют вокалисты не очень высокого уровня и их действительно заботит, прежде всего, техника и впечатление, которое производит их голос. Справедливости ради, надо отметить, что о душе романса не очень-то пекутся и поющие драматические актеры. Эти больше стараются произвести впечатление чисто внешней стороной выступления, рисунком поведения, включая для этого эффектные жесты, мимику, позы и т.д. Они зачастую почти проговаривают романс, ведь голоса, увы, нет. В обоих случаях романс сиротливо остается в стороне, а люди сидят с каменными лицами. Увы и ах! Сегодня была как раз одна из таких невразумительных передач. Она была посвящена жизни и творчеству П.К.Лещенко. Это ведь был в свое время очень популярный и любимый исполнитель романтических танго и фокстротов. ЕВД, к примеру, поет его "Голубые глаза". Казарновская так умудрилась испортить передачу своим рассказом об этом человеке (можно подумать, что литературной редакции как,впрочем, и музыкальной, там нет), а исполнители успешно ей в этом "помогли", что стало обидно за память об этом артисте. Одно то, что были исполнены пошлые "У самовара я и моя Маша" и "Марфуша" , когда есть столько действительно стоящих вещей, говорит за себя. Когда у этой передачи появится другой ведущий, настоящий знаток и ценитель романсовой культуры? Обидно, но пока все очень убого. "Спи, мое бедное сердце"!
Marina: Лично мне ближе исполнение романсов именно драматическими артистами, в нем всегда есть личное отношение и они пропускают романс через себя, меньше думая о технике и классическом исполнении! "Романтику романса" еще не посмотрела, вчера весь день была на даче, но записала, посмотрю обязательно!
zina36: Marina пишет: они пропускают романс через себя, меньше думая о технике и классическом исполнении! Да , кто-то старается, а кто-то- хоть старайся, хоть нет, все равно впечатление,по меньшей мере, нулевое. Аналогичная ситуация с классическими певцами. Вспомните своего любимого Хворостовского или послушайте кого- нибудь из великих певцов прошлого. На ютубе полно разных записей. Думаю, здесь все зависит от таланта и от того, есть что-то в душе, что можно выразить в исполнении?
полная версия страницы